В 1926 году Владимир Маяковский написал стихотворение «Еврей» с подзаголовком-посвящением: «Товарищам из Озета». В нем есть загадочные для современного читателя строки:

                                           А тут

                                                      им²

                                                             дают Крым!³

Крым — евреям? Быть не может! Кто дает? Весь Крым или, может быть, только часть? В полном собрании сочинений Маяковского это место «деликатно» прокомментировано: «С целью содействия евреям, решившим заняться сельским хозяйством, было создано несколько земледельческих колоний в степных районах Крыма»⁴.

Что это за евреи, вдруг «решившие заняться сельским хозяйством»? Как связать «несколько колоний» с решительным «дают Крым»? С тем, что Маяковский, по свидетельству Л. Брик, помог ОЗЕТу устроить гигантский писательский вечер, сбор с которого целиком пошел на еврейские колонии? И кстати, что такое ОЗЕТ?

Если кто-то еще и может вспомнить о планах переселения советских евреев на Дальний Восток, в Биробиджан, чему способствует существование Еврейской автономной области, то о том, как им «давали» Крым, не помнит уже никто. Между тем проект создания еврейских автономий в степном Крыму и на южной Украине был гораздо значительнее появившегося позднее Биробиджанского и затронул судьбы на порядок большего числа людей. Вся же эпопея еврейской аграрной колонизации и попыток строительства «еврейской страны» в пределах СССР — забытый, точнее, вычеркнутый из нашего сознания пласт истории. Это был не большевистский каприз, не коварство Сталина, якобы хотевшего загнать евреев за Амур, а проявление одного из глобальных импульсов, воодушевлявших еврейский народ на протяжении всей его истории в Новое время.

Разговор об этой эпопее не только интересен сам по себе, не только дает шанс извлечь из забвения и осмыслить во всей полноте превосходные фотографии, фильмы, музыку, книги, но и позволяет понять многое в советской истории и в истории еврейства.

***

В 1920–30-х годах десятки тысяч евреев из местечек бывшей черты оседлости переселялись в земледельческие колонии на южную Украину, в Крым, а позднее — после 1928 года — и на Дальний Восток, в Биробиджан.

История создания еврейских автономий в СССР может быть воспринята правильно только в контексте идеологических поисков и проектов социального и национального самопреобразования еврейского народа, предпринимавшихся на протяжении XIX–XX веков. Самым известным среди них стал сионистский проект — государство Израиль. Во многом аналогичный советский проект 1920–30-х годов в его тени оказался забытым. Сопоставление этих двух попыток позволяет выявить черты сходства и различия, лучше понять причины израильского успеха в свете истории советской неудачи.

На протяжении всего XIX века еврейство Российской Империи не только испытывало тяжелый внешний гнет, но и переживало все более обострявшийся внутренний кризис. Кризис — религиозный, культурный, экономический, социальный,— связанный с необходимостью модернизации всех сторон общественной жизни.

И выход из этого кризиса еврейство пыталось найти в земледелии. Почему же именно крестьянский труд виделся потомственным горожанам средством и личного, и коллективного — национального — спасения? Речь идет не только о реальных процессах переселения «на землю», затронувших жизнь сотен тысяч человек, но, в первую очередь, об истории идей и идеологий, остававшихся в числе самых влиятельных «на еврейской улице» в течение, по крайней мере, 150 лет.

Хотя до революции сельским хозяйством занималось почти 200 тысяч евреев, они составляли всего 4 % от более чем 5-миллионного еврейского населения Российской Империи. Евреи-крестьяне занимались пригородным огородничеством и животноводством: на юге Украины и в Бессарабии жили евреи-виноградари и табаководы; в земледельческих колониях, созданных в Новороссии еще в начале XIX века, жили евреи-землепашцы. Но абсолютное большинство евреев Российской Империи проживало в городах и местечках.

Одной из хронологически первых попыток преодоления кризиса традиционного еврейского общества была деятельность маскилов (просветителей). Маскилы — первые европейские интеллектуалы в еврейском мире,— несомненно, находились под влиянием различных европейских учений (от Ж.-Ж. Руссо до французских физиократов) об экономической и, что не менее важно, нравственной ценности крестьянского труда. У маскилов было еще одно, гораздо более весомое основание для таких воззрений: они (не без влияния общеевропейской идеи о том, что Ветхий Завет — главный и, мало того, единственный вклад евреев в мировую культуру) обратились через голову всей талмудической традиции напрямую к ее истокам, к Библии — памятнику аграрной цивилизации, памятнику той эпохи, когда каждый жил «под виноградником своим и под смоковницею своею». Маскилы ратовали за возрождение иврита, за реформу еврейского образования, за превращение иудаизма в нормальную, «церковную» религию, а евреев — в нацию, за «стабилизацию» экономического положения и формирование нравственного облика евреев с помощью «продуктивного», в первую очередь, земледельческого труда.⁵

Представление о спасительности земледелия оказалось особенно близким евреям Российской Империи — слабо урбанизированной страны, в которой крестьяне составляли 75% населения. В России «жизнь на земле» воспринималась как единственно полноценная не только простонародьем, но и властью и духовной элитой. Таким образом, земледелие оказалось сцеплено с кругом идей, актуальных для еврейства на протяжении всего XIX и первой половины ХХ веков, что не могло не повлиять как на еврейские массы, так и на еврейскую интеллигенцию.

Начиная с первой половины XIX века, в аграрном труде, наряду с просвещением, еврейские идеологи видели панацею от всех национальных бед. Именно с этого времени земледелие становится центральным пунктом всех идейно-политических программ «на еврейской улице».

В известной степени чаянья еврейских просветителей начали осуществляться к 1860–70-м годам. Одним из важных результатов воплощения просветительских теорий стало создание в Петербурге в 1880 году — на излете эпохи «великих реформ» — «Общества по распространению ремесленного и земледельческого труда среди евреев» (ОРТ), которое ставило своей задачей преодолеть социальные тяготы черты оседлости путем «продуктивизации» местечковых торговцев и посредников, «людей воздуха». По инициативе основателей ОРТа по всей России стали возникать еврейские профессионально-технические и земледельческие школы и курсы, многим выпускникам которых позже, уже после революции, предстояло сыграть важную роль при создании советских еврейских сельскохозяйственных поселений и автономий.

Эстафету ОРТа подхватили в конце XIX века различные еврейские партии и движения — от сионистов и территориалистов до социалистов различного толка и коммунистов; все они видели в земледелии путь решения становившегося все более мучительным «еврейского вопроса». Характерно, что в начале ХХ века большинство руководителей ОРТа являлись одновременно активистами различных социалистических и сионистских партий.

Представление о необходимости для «национального спасения» земледельческого труда вытекало и из другой ключевой идеи, идеи собственной территории — «еврейской страны». Еврейский народ без «своей страны», особенно в условиях отмирания традиционной общины и постоянного роста антисемитизма, рассматривался как обреченный в лучшем случае на ассимиляцию, а в худшем — на вырождение и вымирание. Таким образом, две эти идеи — «своей земли» и «своей страны» — были тесно связаны: будущая «еврейская страна» непременно должна быть пригодной для земледелия.

К началу ХХ века весь этот комплекс идей в его различных версиях разделялся не только политической и духовной элитой, но и большинством еврейского населения России и Восточной Европы. Можно говорить о том, что в ХХ веке основой новой идеологии и нового национального консенсуса для еврейского народа стала национально-аграрная утопия.

Сионистское движение и колонизация Палестины, приведшие в конце концов к созданию государства Израиль, стали успешной и, как уже говорилось, наиболее известной попыткой воплощения этой утопии, однако далеко не единственной.

Второй по массовости и по продолжительности являлась попытка создания еврейских автономий в Советском Союзе в 1920–30-х годах: на юге Украины, в Крыму и на Дальнем Востоке (в Биробиджане). Тем не менее эта яркая страница истории советских евреев оказалась практически полностью изъята из общественного сознания. Наряду с позднейшей советской политикой в еврейском вопросе, значительную роль в вытеснении памяти о еврейских автономиях сыграла и победа сионистского проекта — сам факт существования победителя стирает память о побежденном. В лучшем случае вспоминают о Биробиджане, и то как об анекдоте: еврейская автономия без евреев. Более того, советские евреи забыли об этой эпопее гораздо прочней, чем американские. Кто помнит в России знаменитую в 1930-е годы песню «Джанкой»? Между тем, пожилые американские евреи до сих пор с удовольствием поют ее, видя в ней символ своей молодости и своей молодой веры.

Однако в 1920–30-х годах аналогия между Сионом и «Красным Сионом» была очевидна, а сами эти проекты рассматривались как конкурирующие, и далеко не всем было ясно, какой из них более реален и перспективен. Так, речь, которую в 1926 году произнес М. Калинин, провозгласив поддержку Советским правительством плана создания еврейской автономии, западная печать по аналогии с «декларацией Бальфура» назвала «декларацией Калинина». В 1929 году английский лейборист Кенворти, выступая в парламенте, сказал: «Поведение русского правительства в Крыму стоит в таком противоречии с английским поведением в Палестине, что оно представляет собой некоторую опасность для сионистских усилий в Палестине»⁶.

Мало того, эта аналогия отнюдь не являлась поверхностной. В Крым и на Дальний Восток советских еврейских переселенцев двигал тот же импульс, который двигал евреев в Палестину. Сионистские идеи были тесно сплавлены с социалистическими. Взаимосвязь этих идей зачастую проявлялась на личном уровне: многие будущие строители палестинских кибуцев (сельскохозяйственных коммун) и крымских колхозов в юности состояли в одних и тех же партиях. Достаточно сказать, что правое крыло партии «Поалей Цион» («Рабочие Сиона»), к которому принадлежал, скажем, Давид Бен-Гурион, было наиболее влиятельной силой в жизни еврейского ишува (поселенцев) в Палестине. Созданная на его основе партия «Авода» («Рабочая») формировала правительство первые 30 лет существования государства Израиль. В то же время из левых поалей-ционистов вышли многие активисты советских еврейских организаций. Первые колонии в Крыму в начале 1920-х годов были созданы молодыми сионистами, часть из которых так и не добралась до Палестины, а составила ядро населения будущих крымских еврейских колхозов. В 1928 году несколько сотен активистов левого движения «Гдуд ха-Авода» («Трудовые батальоны») переселились из Палестины в Крым, в колонию «Войо-Нова» («Новая жизнь» — эсперанто)⁷.

Еврейскую колонизацию в СССР поддерживала существенная часть мировой еврейской общественности. Эта поддержка выражалась не только в миллионах долларов пожертвований, в поставке техники, семян и удобрений, но и в пропаганде советских проектов, участие в которой принимала национальная элита: политики, журналисты, писатели и художники. Так, американские еврейские писатели наравне с советскими с восторгом отзывались о новых поселениях, а еврейские художники США в 1936 году собрали и отправили в СССР большую выставку, которая называлась «Подарок Биробиджану». Поддержка со стороны «левых» и идишистских кругов выглядит логичной, но симпатизировали советской еврейской политике не только они.

Американская еврейская пресса второй половины 1920-х годов писала о еврейских колониях в СССР гораздо больше, чем о колониях в Палестине. Более того, в 1928 году в Тель-Авиве еврейский поэт и один из духовных лидеров сионизма Х.-Н. Бялик отказался выступить с осуждением американских еврейских фондов, жертвовавших деньги не на кибуцы в Галилее, а на сельскохозяйственные поселения в Крыму. Он, по словам современника, с симпатией отозвался об этой «большевистской Уганде»⁸.

Советские евреи-переселенцы подняли лозунг «В еврейскую страну!». Советское руководство этот лозунг не устраивал, он воспринимался как проявление национализма, однако, прекрасно понимая, что переселение в Крым и особенно на Дальний Восток должно отвечать не только экономическим, но и политическим чаяньям еврейского населения, отказаться от него правительство все же не могло. Один из руководителей Евсекции ВКП(б) А. Мережин писал в 1929 году: «Я очень сильно сомневаюсь, пошел ли бы в Биробиджан целый ряд чрезвычайно необходимых работников без лозунга “В еврейскую страну!”. И если мы видим на опыте, что этот лозунг помогает освоению всей этой большой и трудной территории, помогает строительству нашего социалистического отечества, то не должны ли мы с поддержкой относиться к этому лозунгу, оживляющему и революционизирующему, апеллирующему к молодому и смелому, а не к отсталому и консервативному, апеллирующему не к национальным предрассудкам, не к древним предкам и гробницам, а прочь от них — к новому социалистическому будущему?»⁹ В этих словах прослеживается не только расчетливая эксплуатация сионистских идеалов, но и скрытая полемика с сионизмом.

О глубинной общности идей, из которых исходили советские и сионистские лидеры, было сказано выше. Эта общность не могла не порождать конкуренции, которая выражалась в устойчивом неприятии большевистскими лидерами сионизма как «буржуазного национализма».

Однако в идеологических основаниях советского и сионистского проектов было и принципиальное различие. Фундаментальный аспект истории еврейской диаспоры — борьба двух идеологий: национальной, обращенной к идее «еврейского народа», и этнической. Все еврейские лидеры главной задачей считали превращение евреев в современную политическую нацию. Для сионистов это означало необходимость создания единого «еврейского народа», «собирания изгнанников»; советские же еврейские лидеры как национальные деятели стремились к превращению в нацию своей этнической группы — идишговорящих евреев Восточной Европы. Именно поэтому все проекты советских еврейских автономий имели тесную связь с идишистским культурным строительством. Характерно, что идиш для советских еврейских лидеров был не просто языком, но символом, знаменем — так же, как иврит был знаменем для сионистов.

Стремясь не только сохранить свою этническую группу, но и превратить ее в полноценную нацию, советские еврейские лидеры понимали, что их единственный шанс — это настоящая «еврейская страна», страна, народ которой, в соответствии с советским стандартом, живет на своей земле. Бывшее еврейское местечко, штетл, преобразованный в советский поселок, поселенческое приложение к фабрике или заводу, потерял привлекательность для потомственных кустарей и торговцев; большие города грозили им немедленной ассимиляцией, и только еврейские сельские районы давали надежду на подлинное национальное строительство.

Еврейская колонизация — один из последних эпизодов истории СССР, в котором евреи были не объектом, а субъектом исторического процесса. Количество заявок на переселение стабильно превосходило реальные возможности переселенческих организаций. На какое-то, пусть недолгое время совпали конъюнктурные расчеты партийного руководства, горячечные утопии еврейских идеологов и устремления широких еврейских масс.

В начале XIX века российские маскилы тоже призывали своих единоверцев перейти к земледельческому труду и приветствовали действия русских властей, начавших в первой половине столетия создавать в Новороссии земледельческие колонии для евреев-переселенцев. Тот недолгий период, когда взгляды части еврейских идеологов совпадали с намерениями царской власти, напоминает события 1920–30-х годов: взаимодействие еврейского населения, еврейских организаций и советской власти. Более того, район «старой» земледельческой колонизации стал в 1920-х годах одним из центров нового еврейского переселения, а сами «старые» колонии — «столицами» новых автономных районов на Украине. Это подобие указывает на то, что речь идет не об историческом анекдоте, а о реализации важнейших идей, сохранявших актуальность на протяжении столетия.

Что же, помимо потребностей еврейского населения, побуждало советскую власть поддерживать планы колонизации? Несколько причин. Во-первых, как было сказано выше, желание противопоставить нечто весомое сионизму. Во-вторых, стремление привлечь из-за рубежа деньги, технику, специалистов, создать на Западе еще одно просоветское лобби. В конце концов — искреннее желание противопоставить новую советскую политику еще не забытому антисемитизму царского правительства. Такие настроения особенно отличали старых большевиков-интернационалистов, таких, как Н. Семашко, М. Калинин, А. Цюрупа, П. Смидович. Так, Семашко писал: «Мы всеми средствами приходим на помощь любой бедноте, любой национальности, но мы не скрываем, что советская власть, как мать, должна, прежде всего, приглядываться к тому ребенку, который веками угнетался, который жил в наихудших условиях»¹⁰.

Были и серьезнейшие социально-экономические проблемы, заставлявшие форсировать переселение. Перенаселенность штетлов (невзирая на высокие темпы эмиграции), отсутствие работы и средств к существованию привели к тому, что перед революцией свыше 20% еврейского населения жило в абсолютной нищете. Полмиллиона евреев было выселено русской армией из прифронтовой полосы во время Первой мировой войны. 700 тысяч человек пострадало от погромов времен Гражданской войны на Украине и в Белоруссии. Всего разгрому подверглось 911 населенных пунктов, 300 тысяч детей остались сиротами.

Несмотря на то, что многие районы бывшей империи со значительным еврейским населением оказались за пределами СССР, в стране оставалось 2,8 миллиона евреев, живших преимущественно в городах и местечках Западного края. К началу 1920-х годов обездоленное еврейское население бывшей черты оседлости вконец обнищало.

Решающий удар по штетлу нанесло кардинальное изменение экономического строя. Штетл с его рынком и ярмарками был важнейшим узлом экономического обмена между городом и деревней: уничтожение товарного сельского хозяйства и государственная монополия на торговлю окончательно лишили штетл его экономической функции, а население штетлов — источников средств к существованию. Последним относительно благополучным периодом в жизни штетла был НЭП. Сворачивание НЭПа поставило еврейское население на грань вымирания. «Положение жителя еврейского местечка — воистину трагическое»,— писал в конце 1928 года журнал «Трибуна».¹¹

Кроме экономических проблем, остро стояла и проблема социальная. Революция, освободив евреев от национального угнетения, тут же дискриминировала их по социальному признаку. В конце 1920-х годов на 1 миллион евреев-рабочих, служащих и крестьян приходилось 1,8 миллиона евреев-торговцев, ремесленников-кустарей и лиц без определенных занятий. Существенная часть представителей этой традиционной группы принадлежала к лицам с урезанными гражданскими правами, так называемым лишенцам. Тогда как среди общего населения СССР лишенцами являлись примерно 7%, среди еврейского населения они составляли 30%, а в местечках Украины — 40%.

Большие города, и так задыхавшиеся от безработицы, не могли принять неквалифицированное еврейское население. Превращение части деклассированных еврейских масс в крестьянство представлялось выходом и для властей, и, что существенно, для самих евреев.

Хотя вопрос о еврейском земледелии был поставлен еще в 1919 году на конференции Евсекций при РКП(б), первое реальное содействие новым крестьянам и переселенцам стали оказывать зарубежные еврейские организации: Еврейское колонизационное общество (ЕКО), Общество ремесленного труда (ОРТ) и Американский еврейский объединенный распределительный комитет Джойнт. Правительство СССР совместно с руководством Украины и Белоруссии начало заниматься еврейским землеустройством только в 1924 году. Советские и зарубежные организации оказывали помощь «старым» еврейским земледельческим колониям, существовавшим в Екатернославской и Херсонской губерниях с первой половины XIX в. В то же время были созданы новые еврейские сельскохозяйственные поселения на пустующих землях — как рядом с городами и местечками бывшей черты оседлости, так и в новых районах, где создавались компактные территории с еврейским крестьянским населением.

С самого начала советское правительство поставило перед собой грандиозную задачу: за десять лет поселить «на земле» полмиллиона евреев. За период с 1925 по 1937 год (когда переселенчество прекратилось) место жительства сменило 126 тысяч человек, из них закрепилось на новых местах только 53 тысячи, то есть 42%. С учетом «старых» колоний и вновь созданных пригородных колхозов перед началом войны в сельском хозяйстве трудилось свыше 200 тысяч евреев, то есть 8,5% от общего еврейского населения страны (против 3,5% до революции). Переселение стало важной страницей советской еврейской истории, хотя и не позволило решить социальные проблемы жителей бывшей черты оседлости. Большинство жителей еврейских местечек (прежде всего, молодежь) переехали в большие города. Последнюю точку в истории штетлов поставила война: «лишнее» еврейское население было уничтожено нацистами.

Аграрное строительство затронуло не только евреев Украины и Белоруссии, но и бухарских, горских и грузинских евреев. На Кавказе (в отличие от Средней Азии) оно оказалось вполне успешным, так как большинство евреев Кавказа в недавнем прошлом были или еще оставались земледельцами. В Грузии, Азербайджане и Дагестане активно создавались еврейские колхозы, безземельные в прошлом евреи наделялись землей. Для горских евреев также было создано два переселенческих колхоза в Крыму.

Основным районом переселения сначала стала Южная Украина (главным образом, Херсонский, Криворожский, Первомайский и Запорожский округа), в первую очередь район «старых» колоний и несколько позднее Степной Крым. Приамурье (Биробиджан) появился в этих планах гораздо позднее, только в самом конце 1920-х годов. Кроме того, отдельные еврейские переселенческие хозяйства возникали далеко от основных районов колонизации — в Московской, Ленинградской, Брянской, Смоленской и Астраханской областях, на Северном Кавказе, на Урале, в Сибири и Узбекистане. Постепенно были созданы сотни новых еврейских сел, коммун, совхозов и впоследствии колхозов. Рядом с большинством малых городов и местечек бывшей черты оседлости также возникли еврейские колхозы. Автономии были представлены национальными еврейскими сельсоветами (160 на Украине, 29 в Крыму, 27 в Белоруссии), пятью национальными районами (тремя на Южной Украине и двумя в степном Крыму¹²) и, наконец, Еврейской автономной областью на Дальнем Востоке. Всего еврейским колонистам (без учета Биробиджана) было предоставлено около 500 тысяч гектаров пахотной земли. Биробиджанский район (будущая Еврейская АО) занимал 3,8 млн гектаров. Пахотные земли, находившиеся в распоряжении советских еврейских колхозов в 1930-х годах, по площади вчетверо превосходили пашни, которые обрабатывались еврейским населением Израиля на момент провозглашения его независимоти в 1948 году¹³.

В 1924 году для реализации планов еврейской аграрной колонизации были созданы две специальные структуры: одна — государственная: Комитет по землеустройству трудящихся евреев (КОМЗЕТ); другая — формально общественная: Общество земельного устройства трудящихся евреев (ОЗЕТ). КОМЗЕТ занимался непосредственно землеотводом и переселением, ОЗЕТ — мобилизацией общественного мнения, пропагандой, сбором средств, организацией общего и профессионального образования, культурной жизни, медицины для переселенцев, взаимодействием с международными еврейскими организациями. Возглавляли КОМЗЕТ и ОЗЕТ старые, авторитетные большевики: первый — П. Смидович, второй — сначала Ю. Ларин, затем — С. Диманштейн.

Итак, советское правительство выделяло вновь создаваемым еврейским хозяйствам землю. Средствами же, техникой и удобрениями для ее освоения евреев-поселенцев снабжали, в основном, зарубежные организации. На долю иностранных спонсоров приходилось примерно 70% средств, советского правительства — около 20%, и только 10% составляли средства самих переселенцев. В финансировании поселенческой деятельности принимали участие ОРТ, ЕКО, Джойнт, а впоследствии и специально созданные прокоммунистические еврейские организации: ИКОР в США, ПРОКОР в Аргентине, АГРУ в Палестине и другие им подобные в различных странах Америки и Европы, Австралии и Южной Африки. Каждая из этих организаций имела свою специфику и функции.

После революции находившиеся в эмиграции лидеры ОРТа создали в Берлине новую организацию — Всемирный союз ОРТ. Структуры ОРТа, оставшиеся в Советской России, были «коммунизированы» и преобразованы во Всероссийский ОРТ. Эта советская общественная организация, формально являясь независимой от берлинской штаб-квартиры, средства на свои программы получала, тем не менее, от Всемирного союза ОРТ. В 1930 году Всероссийский ОРТ был ликвидирован путем его слияния с другой советской общественной организацией — ОЗЕТом. Однако Всемирный союз ОРТ продолжал активно работать на территории СССР вплоть до 1938 года, когда отношения советского правительства со всеми зарубежными еврейскими организациями были прерваны.

В 1920-х годах многие руководители ОРТа — эмигранты из России — были убежденными территориалистами, то есть сторонниками создания вне Палестины компактных территорий с еврейским населением. Деятели ОРТа хорошо представляли себе российскую специфику, и их политические цели — изменение социального и профессионального состава еврейского населения, создание национальных автономий — во многом совпадали с интересами советской власти в «еврейском вопросе». Организация оказывала помощь не столько финансами, сколько орудиями труда и налаживанием профессионально-технического образования. Усилия ОРТа были направлены не только на сельское хозяйство, но и в сферу промышленности. Всемирный союз ОРТ остался единственной некоммунистической еврейской организацией, согласившейся активно участвовать в Биробиджанском проекте.

Еврейское колонизационное общество (ЕКО), основанное в 1891 году французским благотворителем бароном де Гиршем, изначально было создано для переселения российских евреев в сельскохозяйственные поселения в Аргентине. Впоследствии оно стало оказывать содействие еврейским земледельческим колониям в разных странах и частях света, но в строительстве «Красного Сиона» его участие ограничилось лишь поддержкой некоторых еврейских земледельческих колоний на Украине.

Наибольшую финансовую помощь в 1920-х годах вновь созданным земледельческим поселениям, в первую очередь, расположенным в Крыму, оказывал Джойнт. Джойнт был создан в 1914 году для помощи евреям — жертвам Первой мировой войны и действовал, прежде всего, как благотворительная организация. Начиная с 1919 года этот распределительный комитет стал помогать советским евреям, пострадавшим от голода и Гражданской войны. В начале еврейского переселенческого движения Джойнтом была создана специальная агрономическая корпорация Агро-Джойнт, в течение 1920-х годов выделившая на помощь переселенцам свыше 16 млн долларов.¹⁴ Однако Биробиджанский проект, по большому счету, не получил поддержки со стороны Джойнта.

В 1930-е годы ведущую роль среди зарубежных спонсоров начали играть левые, прокоммунистические организации, вроде ИКОРа (Общество еврейской колонизации в СССР), чья помощь за отсутствием значительных средств заключалась, главным образом, в содействии евреям-энтузиастам из стран Запада по переселению в Биробиджан. В то же время значительную часть работы по координации переселения евреев из стран Восточной Европы по-прежнему выполняли структуры Всемирного союза ОРТ.

В 1928 году международные еврейские организации, в том числе Всемирный союз ОРТ, заключили с КОМЗЕТом договоры о сотрудничестве сроком на десять лет, на основании которых перечисляли средства, поставляли оборудование, технику, семенной материал и т. п. для еврейских поселений.

Советский Союз вплоть до 1938 года проводил активную и по-своему созидательную «еврейскую» политику. Аграрная колонизация была важнейшей ее частью, а КОМЗЕТ и ОЗЕТ стали, по существу, чем-то вроде «еврейского правительства» в СССР. Роль этих организаций постоянно росла, особенно после ликвидации Комиссариата по еврейским делам и затем Евсекции при ВКП(б).

ОЗЕТ состоял из центрального правления и более или менее независимых филиалов: Мосозет, Ленозет, Грузозет и т. д., каждый из которых шефствовал над каким-либо еврейским районом или группой поселков. По мере возникновения новых компактных районов с еврейским населением ОЗЕТ все больше вовлекался в вопросы культурного и социального строительства. Также Общество вело большую издательскую работу, выпуская на идише, русском, украинском и других языках массу периодики, книг, брошюр, в том числе журнал «Трибуна» (на русском языке). Престиж организации поддерживало то, что в число руководителей ее региональных отделений входили видные деятели культуры: например, членами правления Мосозета были С. Михоэлс и В. Маяковский. Для сбора средств в помощь переселенцам ОЗЕТ проводил лотереи. C 1927 по 1933 год прошло пять всесоюзных ОЗЕТ-лотерей. Известно, что доход от первой же из них составил более 365 тысяч рублей. Отделения ОЗЕТ-лотереи были открыты и за границей — евреи Америки и Европы охотно принимали участие в розыгрышах.

Однако достаточно быстро ОЗЕТ стал терять черты реальной общественной организации, превращаясь в типично советскую, общественную только по формальным признакам, структуру. При создании ОЗЕТа декларировалось, что членом Общества может быть любое лицо, не состоящее под судом, что открывало путь для участия в его работе лишенцам. Но уже в 1928 году было принято решение о «недопущении к озетработе нетрудовых элементов». Сперва руководство ОЗЕТа заявило о своем нейтралитете по отношению к переселению в Палестину, но в конце 1920-х годов, естественно, заняло откровенно антисионистскую позицию. Количество членов ОЗЕТа непрерывно росло и к началу 1930-х годов достигло 300 тысяч человек, но членство носило формальный характер, поскольку в Общество вступали целыми коллективами — заводы, воинские части, вузы и т. п.

Уже к середине 1930-х годов ОЗЕТ по существу утратил все свои функции. В 1937 году руководители Общества были репрессированы, а в мае следующего года специальным постановлением ЦК ВКП(б) и сама организация была ликвидирована как «притон для всяких контрреволюционных бундовских элементов, перебежчиков и шпионов».

Тем не менее, в 1924–28 годах, в период наиболее успешной еврейской колонизации, ОЗЕТ был массовой, влиятельной и до известной степени общественной организацией не только по форме, но и по существу. Именно в этот период взаимодействие властей, переселенцев и зарубежных спонсоров выглядело вполне гармоничным. Крым и украинские степи лежали недалеко от районов традиционного проживания евреев. На тот момент политика советской власти оставалась все еще достаточно открытой и к инициативам населения, и к деятельности зарубежных благотворительных организаций. Кроме того, для СССР, находившегося в условиях международной изоляции, зарубежные еврейские организации служили не только источником остро необходимой новой техники, но и своего рода каналами для политических контактов со странами Запада (прежде всего с США), с которыми у СССР долгое время не было дипломатических отношений.

Как бы то ни было, и в это время в переселенческой деятельности имелись существенные проблемы, которые со временем только усугубились. КОМЗЕТ требовал, чтобы переселенцы обладали собственными средствами, которые позволили бы им прожить до первого урожая, однако наибольшее желание переселиться на новое место наблюдалось, естественно, среди неимущих и безработных, а благотворительной помощи на всех не хватало. Степной Крым представлял собой район рискованного земледелия¹⁵: постоянные засухи наносили тяжелый ущерб хозяйствам. КОМЗЕТ и ОЗЕТ часто не могли поделить функции, что вызывало трения и неразбериху.

Первым этапом в создании «нового» еврейского земледелия был стихийный переход евреев к земледельческому труду. В период после окончания Гражданской войны и до 1925 года, то есть до начала организованной поддержки властями еврейского земледелия, к крестьянскому труду перешло 45 тысяч евреев.

Большинство вновь созданных хозяйств располагались рядом с местечками, на бывшей помещичьей земле. Но уже в эти годы небольшие группы переселенцев двинулись в Нижнее Поднепровье (район «старых» колоний) и на целинные земли северного Крыма. В числе этих пионеров были и участники халуцианского движения¹⁶, считавшие, что им необходимо приобрести крестьянские навыки для будущего переезда в Палестину.

С 1925 года переселение начало носить организованный характер. Всего на Южную Украину переехало 6 тысяч еврейских семей, в степной Крым — около 2 тысяч. Особенно интенсивно этот процесс шел в 1928–32 годах, когда активное сворачивание НЭПа оставило десятки тысяч человек без средств к существованию.

Хотя Южная Украина приняла больше переселенцев, символом этой эпохи остался Крым, затмивший другие еврейские аграрные проекты 1920-х годов (так же, как его впоследствии затмил Биробиджан). Во многом это было связано с пафосом освоения целины — распашкой засушливых и засоленных земель, которые считались малопригодными для жизни и земледелия.

Быт переселенцев в Крыму был очень тяжел: первоначально большинство из них жили в палатках и землянках, в ужасных санитарно-гигиенических условиях. Вот, например, как московские врачи описывали санитарные проблемы крымских переселенцев: «Есть еще одна деталь санитарно-бытового порядка, на которую Мосозет должен обратить внимание — это отсутствие мыла. Если временные перебои в выдаче мыла на севере при наличии древесного топлива и проточных водоемов не так сильно дают себя чувствовать (стирают белье щелоком и в проточной воде), то в условиях Крыма, где ни золы, ни проточной воды нет, недостаток мыла чувствуется населением гораздо острее»¹⁷.

И все-таки, несмотря на огромные трудности, переселение на Южную Украину и в Крым протекало в целом успешно и продолжало вызывать энтузиазм. Со временем быт налаживался, хозяйства недавних горожан (как переселенческие, так и созданные рядом с бывшими местечками) из убыточных становились прибыльными. Основной проблемой для засушливого степного Крыма являлась вода, но и этот вопрос постепенно решался благодаря бурению артезианских скважин. Недаром артезианский колодец так часто оказывался в центре внимания художников и фотографов, запечатлевавших освоение крымской целины.

Основой хозяйственной деятельности еврейского населения Нижнего Поднепровья и Крыма стало возделывание зерновых культур. Наряду с зерном, в Крыму выращивали виноград, а в переселенческих хозяйствах Одесской области — овощи. В еврейских поселениях Евпаторийского района развивалось животноводство, что позволяло снабжать крымские курорты молочными продуктами.

Еврейские колонии в Крыму и на Украине получили соответствующую политическую и культурную поддержку. Было создано пять национальных районов, целый ряд еврейских средних специальных учебных заведений и техникумов, собственные газеты. В Симферополе работал Еврейский межколхозный театр.

Однако «крымский проект» недолго испытывал подъем. Целый комплекс хозяйственных и политических проблем начал недвусмысленно указывать на приближение заката «Красного Сиона» уже в конце 1920-х годов.

В недоброй памяти 1929 году (в «год великого перелома») положение еврейских колоний начало стремительно ухудшаться. Коллективизация нанесла поселениям непоправимый урон, особенно тяжкий потому, что многие недавно организованные хозяйства еще не успели встать на ноги. Темпы коллективизации в еврейских селах были много выше, чем в среднем по Белоруссии и Украине. В «старых» колониях прошло массовое раскулачивание, в новых поселениях были разрушены только-только созданные формы добровольной кооперации. Насильственное изъятие зерна у недавно созданных колхозов привело в 1931–33 годах к массовому голоду (как и везде на Украине). В то же время из-за мирового экономического кризиса резко сократилась помощь Джойнта. Переселенцы, обманувшись в своих надеждах, устремились в большие города, где в связи с началом индустриализации вновь оживилась промышленность. К концу 1930-х годов численность еврейских крестьян на Украине по сравнению с концом 1920-х упала в 2,5 раза. Последствия коллективизации были настолько сокрушительными для еврейских колоний, что некоторые ОЗЕТовские лидеры, например С. Диманштейн, даже осмелились выступить против «сплошной коллективизации» в национальных районах. Их мнение, естественно, осталось неуслышанным.

Изменилась и социальная политика в переселенческом вопросе. Первоначально в Крым направляли трудоспособную молодежь. Однако начавшаяся пятилетка остро требовала рабочей силы, и правительство обязало КОМЗЕТ направлять еврейскую молодежь на предприятия. Теперь земледельческие районы рассматривались как место скопления «лишних» людей, безработных, представителей наиболее слабых социальных слоев.

Еще одним признаком кризиса в деле еврейской колонизации в Крыму и на Украине стало официальное появление в 1928 году Биробиджанского проекта.

Наряду с земледелием, центральной задачей для еврейских лидеров было создание национальной автономии высокого ранга. Вопрос о еврейской автономии постоянно всплывал в первые годы советской власти, принимая иногда фантастические формы. Так, например, в 1923 году один из активистов переселенческого движения А. Брагин предлагал создать Еврейскую союзную республику, территория которой охватывала бы Северное Причерноморье, Северный Крым, Приазовье и Кавказское побережье вплоть до границы с Грузией. Этот вполне утопический план всерьез обсуждали руководители страны и Коммунистической партии.

Если аграрный вопрос в Крыму и на Украине поначалу решался более или менее успешно, то лозунг «В еврейскую страну!» оставался нереализованным. Стало понятно, что власти Украины и Автономной республики крымских татар не позволят создать еврейскую автономию более высокого ранга, чем национальный район. Руководство Украины активно строило впервые обретенную украинскую государственность; лидеры крымских татар, рассчитывавшие на репатриацию соплеменников из Турции, также не собирались «делиться» своей республикой. Таким образом, перед ОЗЕТом стояла задача, как кажется, в принципе не имевшая решения: найти территорию, пригодную для земледелия и в то же время малонаселенную. Так сказать, «Палестину без арабов».

Еще в конце 1920-х годов ОЗЕТ снарядил целый ряд изыскательских экспедиций: в Сальские степи, в Казахстан, в плавни Кубани, на Алтай, в белорусское Полесье. В результате длительных поисков стало понятно, что единственной областью, которая отвечала предъявленным требованиям, были земли Амурского казачьего войска, так называемый Биробиджанский район (названный так по двум притокам Амура: Бире и Биджану), расположенный недалеко от железной дороги и пригодный для земледелия. Изыскательские экспедиции высоко оценили почвы и полезные ископаемые тех мест. Основная часть местного населения — казаки, поддержавшие белое движение,— покинула край во время Гражданской войны, эмигрировав в Маньчжурию.

Ряд инициаторов еврейской колонизации, например А. Брагин и Ю. Ларин, возражали против Биробиджанского проекта, справедливо указывая на то, что отдаленность этого района охладит пыл и переселенцев, и благотворителей. Тем не менее в 1928 году план освоения края был утвержден, и первые эшелоны с евреями-переселенцами двинулись на восток.

Опасения противников Биробиджанского проекта во многом оказались оправданными. Агро-Джойнт и ЕКО продолжали поддерживать переселенцев в Крыму и на Украине, но в новом проекте участия не приняли. На помощи Биробиджану сосредоточились ОРТ и прокоммунистические рабочие организации, возможности которых были гораздо скромнее. Масштабы переселения в Биробиджан никогда не приближались к тем, которые были характерны для Украины и Крыма. Отдаленность новой «еврейской страны», тяжелый и непривычный климат, отсутствие минимальных бытовых условий заставили многих переселенцев вернуться: в 1928–32 годах из 19 тысяч уехавших в Биробиджан на новом месте осели только 7 тысяч человек. Всего к 1938 году в Еврейской автономной области проживало 20 тысяч евреев, что составляло 25% населения края.

Советская власть старалась повысить привлекательность Дальнего Востока для переселенцев. В 1934 году Биробиджан стал автономной областью, всерьез рассматривался вопрос о создании автономной республики. Усилия ОЗЕТа были полностью переориентированы на Биробиджан. Лидерами новой автономии стали видные коммунисты М. Хавкин и И. Либерберг. К делу культурного строительства в новой «еврейской стране» были привлечены ведущие советские еврейские писатели.

Вопреки всем трудностям освоение Биробиджана шло достаточно успешно. В отличие от чисто сельскохозяйственных еврейских автономных районов Крыма и Украины, Биробиджан осваивался комплексно. Наряду с сельским хозяйством, здесь пытались развивать добычу полезных ископаемых, создавать промышленность. Появились первенцы индустрии: мебельная фабрика, завод сельскохозяйственных машин, мраморный карьер. Именно эти предприятия, по отзывам прессы, образцовые, создавались и оборудовались на средства Всемирного союза ОРТ. Именно туда ОРТ направлял из-за рубежа специалистов и лучших выпускников своих профессионально-технических училищ.

Предполагалось, что Биробиджан станет центром еврейской культуры. Газету «Биробиджанер Штерн» («Биробиджанская звезда») возглавил известный публицист Генех Казакевич, отец писателя Эммануила Казакевича. Местная власть надеялась, что в Биробиджан переедет крупнейший еврейский прозаик Давид Бергельсон, для него даже построили отдельный дом. Были основаны еврейский театр и библиотека им. Шолом-Алейхема.

Вообще, несмотря на относительно небольшой процент евреев-переселенцев среди еврейского населения СССР, именно они стали главными героями советского еврейского искусства и литературы. По масштабам пропагандистская поддержка переселения евреев в новые районы намного превзошла относительно скромные реальные результаты этого процесса.

Жизни еврейских колхозов Украины и Крыма посвящены работы таких художников, как М. Горшман, М. Аксельрод, Н. Альтман, М. Эпштейн, А. Тышлер, И.-Б. Рыбак. Тема еврейской колонизации была широко представлена в фотографии и кинематографе. Достаточно сказать, что в 1926 году Абрам Роом снял по сценарию В. Маяковского и В. Шкловского документальный фильм «Еврей на земле». О Биробиджане писали Д. Бергельсон, Дер Нистер, П. Маркиш, Д. Гофштейн, Ш. Галкин. Там же выросла и целая плеяда молодых литераторов: Э. Казакевич, А. Вергелис, Б. Миллер, Х. Бейдер.

Дело не только в том, что еврейское искусство и литература выполняли государственный заказ, пытаясь быть «национальными по форме и социалистическими по содержанию»,— тема «еврей на земле» завораживала своей новизной, манила своим почти библейским пафосом. Проект создания советских еврейских автономий получил развернутое эстетическое осмысление. Парадоксальным образом свой главный след еврейское земледелие в СССР оставило не на земле (Сталин и Гитлер позаботились о том, чтобы стереть эти следы), а в искусстве и литературе.

Важнейшей задачей и государственного, и культурного строительства «на еврейской улице» в СССР было создание не только «еврейской советской страны», но и «нового еврея». В этом советский проект также явственно перекликался с сионистским. Новые искусство и литература пропагандировали этого «нового еврея» — гордого, сильного человека, приверженного физическому труду, не имеющего ничего общего со своим местечковым предком. Создание новой советской культуры на идише должно было стать основой для свободного от «религиозных пережитков» еврейского самосознания. В этом контексте знаковый характер приобретали самые неожиданные вещи. Например, свиноводству особое значение придавалось не просто как отрасли животноводства, а прежде всего как антирелигиозному мероприятию.

Трагическая точка в деле еврейской колонизации и создания национальных автономий была поставлена в 1938 году, когда прекратилось переселение евреев как в Крым, так и на Дальний Восток. В 1937–38 годах было полностью уничтожено руководство КОМЗЕТа и ОЗЕТа, все контакты с Агро-Джойнтом, ОРТом и другими зарубежными организациями прерваны, а все советские сотрудники этих организаций и большинство переселенцев, приехавших из-за границы, репрессированы. Тогда же в соответствии с новой национальной политикой, направленной на ликвидацию культурной и административной автономии дисперсных меньшинств, были упразднены еврейские районы и сельсоветы, закрыты еврейские школы (повсеместно, кроме Биробиджана), техникумы и вузы.

Особенно больно сталинские репрессии ударили по Биробиджану. В области было уничтожено все руководство, начиная с секретаря обкома М. Хавкина и председателя исполкома И. Либерберга и заканчивая большинством председателей колхозов. Уничтожение людей, которые служили «мотором» переселения и освоения новой территории, на корню погубило проект. Всего в области с населением менее 100 тысяч человек было арестовано 7,5 тысяч! Неокрепшее сельское хозяйство Еврейской автономной области было подорвано еще и тем, что в те же годы из Биробиджана в Среднюю Азию были депортированы все корейцы — опытные земледельцы, кормившие существенную часть населения области.

Трагедия Еврейской автономной области выглядит тем более страшной оттого, что эта область могла бы стать убежищем от нацистского уничтожения для еврейского населения Европы. Несмотря на все большую бесчеловечность и изоляционизм сталинского режима, еврейские организации до последней возможности продолжали поддерживать Биробиджан — именно в связи с растущей угрозой нацизма. Еще в середине 1930-х годов Джойнт «зондировал почву» на предмет переселения в СССР немецких евреев. По неподтвержденным сведениям, в 1940 году Гитлер предложил Советскому Союзу «забрать» всех евреев Рейха и Польши на Дальний Восток, но Сталин, давно потерявший интерес к Биробиджану, счел это «нецелесообразным». Даже если таких переговоров не было, существование этого мифа лучше всякой правды свидетельствует о том, что многие видели в Биробиджане последнюю надежду евреев перед лицом приближающегося геноцида.

Вслед за «большим террором» на еврейские сельскохозяйственные поселения в Крыму и на Украине обрушилась Вторая мировая война. Не успевшие эвакуироваться евреи погибли от рук нацистов. Большинство из выживших в эвакуации не вернулись на пепелища, часть же возвратившихся в 1946–48 годах переселилась в Биробиджан.

Попытка возродить после войны еврейскую автономию в Крыму, инкриминированная Еврейскому антифашистскому комитету, стала тем формальным предлогом, который позволил расстрелять комитет почти в полном составе. В послевоенные годы практически все бывшие еврейские села и поселки Крыма и Украины были переименованы, тем самым еврейские топонимы были стерты с карты СССР. Решающий удар по последней еврейской автономии в СССР, Еврейской автономной области, был нанесен новой волной террора в 1948–49 годах, во время разгула государственного антисемитизма.

Нет сомнения в том, что трагическая попытка создать советскую «еврейскую страну» лежала в магистральном русле тех поисков, которые воодушевляли еврейский народ на протяжении XIX–XX веков. Этот исторический эксперимент затронул судьбы сотен тысяч человек. Их лица смотрят на нас со старых фотографий, их опыт заслуживает нашей памяти.

Преобразования, которые претерпевала страна, безусловно, влияли и на фотоэстетику: неприкрытую правду сурового реализма 1920-х годов постепенно сменила откровенно пропагандистская стилистика 1930-х. Но и сквозь глянец пропаганды проступают живые человеческие черты, вызывая не только неподдельный интерес, но и острое чувство сопереживания и горечи: мы-то уже знаем о трагическом будущем этих так ясно улыбающихся и ни о чем еще не догадывающихся строителей «Красного Сиона».

В. Дымшиц